Тадеуш Костюшко – полководец

   Позорная кампания [1792 года - А.И.] вызвала в обществе естественный гнев, возмущение и разочарование. Второй раздел страны, несчастная экономика Тарговицы, сокращение армии вызвало горячий протест. Этим протестом было восстание Костюшко, или третья великая война за независимость и политическую жизнь Польши. Восстание Костюшко продолжалось восемь месяцев и велось в значительно худших условиях, чем кампания 1792 года. В той кампании мы имели только отношения с Россией, а теперь с Пруссией и с Австрией, которая, хотя и не выступала явно, но концентрировала значительные силы на нашей границе, не пропускала ни оружия, ни добровольцев и имела очевидное намерение выступить открыто. Собственно Австрия ожидала результатов войны. Если бы восстание оказалось победоносным, то пришла бы с помощью, не желая усиления мощи России и Пруссии. Однако победой не пахло, и Австрия заняла недружественную позицию. Победить было очень трудно. Даже отдельно взятые Пруссия и Россия были сильнее нас. В Варшаве стояли россияне. А Игельстром с гетманом Ожаровским правил самовластно. Тарговица ослабила правительство, армия с 70 тысяч уменьшилась до 27 тысяч и находилась в плачевном состоянии. Жалованье платили очень плохо, у пехоты забрали батальонные пушки, кроме полка Дзялинского, снаряженного на средства офицеров и солдат. Амуницию выдавал предатель Ожаровский под число выстрелов на параде. Во всех стратегических местах стояли российские войска. Игельстром следил за каждым шагом польских связных офицеров, установил дислокацию коронных и литовских войск и держал батальоны под оружием. Адъютанты спали в его комнате на полу в плащах, а генерал-квартирмейстер Пистор контролировал три главных тракта между Краковом, Варшавой, Вильно и Киевом и окружил столицу тремя кордонами. Значительная часть польских войск была отрезана границей, разделившей Польшу, и окружена неприятельскими армиями. И эти войска только благодаря мужеству Вышковского, Копця и Дзержка смогли соединиться с армией Костюшко. Российские войска насчитывали 25 тысяч и 84 орудий, а вместе с прусскими их общее число под Варшавой доходило до 41 тысячи обученных и хорошо вооруженных людей с 265 орудиями. Но неприятель был только на левом берегу Вислы. Полки Дерфельдена только подходили, а Суворов должен был прибыть зимой. Этому грозному положению противостоял только народный энтузиазм, стремление к борьбе, готовность к пожертвованию. 27 тысячную армию поддерживало общее стремление к восстанию. Пруссие и российские войска были разбросаны на большие пространства от Кракова до Варшавы. Можно было их уничтожить и сражаться с новыми вражескими силами. Но снова нам не хватило способного и энергичного вождя. Костюшко снискал себе бессмертную славу и бессмертную любовь народа за то, что сохранил польскую честь, что боролся до конца, пролил собственную кровь, что был кристально чистым республиканцем. Был честным, благородным, бескорыстным в своей горячей любви к Отечеству, но, к сожалению, не имел ни большого военного таланта, ни необходимой энергии для выхода из печального положения, в котором находилось Отечество. Военному искусству учился во время кампании за независимость Соединенных Штатов Америки. Та война не могла быть образцом для нашей. Америка сражалась с Англией, отделенной океаном, который пересекали только за несколько недель. Имела Англия в Америке действительно отборную армию, но маленькую и легко побеждаемую, не способную к быстрому усилению свежими резервами, а американские повстанцы быстро организовывались и вооружались. Польша находилась в другом положении. Неприятель атаковал ее с двух сторон, силами, значительно превышающими наши силы.

Хоругвь батальона краковских гренадеров
Хоругвь батальона краковских гренадеров (косинеров), врученная Т. Костюшко косионерам 16 июля 1794 г. в Варшаве

   Как и кампания 1792 года, восстание Костюшко тоже было неудавшимся. Правда, в битве под Дубенкой, состоявшейся 18 июля 1792 года, завоевал себе Костюшко славу, свидетельствуя о своих больших военных способностях, имея только 6 тысяч человек и 10 пушек, да и то разного калибра. Через несколько часов героического сражения расправился с трехкратно превосходящим неприятелем. Однако не имел Костюшко тех черт характера, которые требуются от великих вождей. По природе мягкий и кроткий не имел ни энергии, ни решителоности, ни беспощадной воли, чтобы из значительных народных ресурсов взять все и бороться не на жизнь, а на смерть. В его военных действиях не видно никакого широко продуманного плана. Его шагами руководили случай и обстоятельства, он не владел ими, как то бывает с великими вождями. Разбив на голову Тормасова под Рацлавицами, где крестьяне косами отбили у москалей 12 пушек, не смог Костюшко воспользоваться победой. Вместо того чтобы, используя народный энтузиазм, догнать побежденного врага, чтобы его полностью разгромить и полностью очистить Краковское воеводство, Костюшко отступил в Сломник и к Босутову. Теряет время под Полонцом, ожидая марширующий к нему из-за Вислы корпус Гроховского. Правда, соединившись с этим корпусом, возрастает его войско до 16 тысяч человек, но, благодаря своему бездействию, позволяет Денисову соединиться с прусским королем. Само Рацлавицкое сражение, принесшее победу и усилившее восстание, было проведено без принятого плана. Костюшко двигался свободно в сторону Скалмежиц, куда стянул свои распыленные силы Денисов. Об этом распылении неприятельских сил командующий не знал. По пути на Денисова, сразился на Дземежицких полях с Тормасовым, высланным Денисовым против Костюшко. Разбив Тормасова, которому не помог Денисов, не гнал разбитого неприятеля, а мог бы уничтожить и Денисова. Объяснял это командующий тем, что пехота и кавалерия понесли потери, что ни одно подразделение не было в порядке. Можно было бы однако собрать пару эскадронов кавалерии, которые бы преследовали охваченного ужасом неприятеля, убегающего в панике и в этой панике собрать плоды победы. В эти первые мгновения произошел первоклассный поворот, изменивший положение восставших. Варшава восстала и уничтожила половину неприятельского гарнизона. Варшава являлась центральным стратегическим пунктом между разделенными неприятельскими силами, необходимо было, чтобы Костюшко двинулся к Варшаве, избегая столкновений, и оттуда ударил по врагу, чтобы его уничтожить превосходящими силами. Костюшко этого не сделал. Стоял 10 дней без действия под Енджеёвом и решил сразиться с прусскими и российскими войсками, чего не требовала обстановка. Мог в два марша вдоль левого берега Вислы обойти настигавшего неприятеля. Щекоцинское сражение было ненужным. Может был командующий уверен в победе, которая его делала хозяином южных воеводств и Кракова? Уходя оттуда, отдавал эти воеводства и Краков в руки неприятеля. Надо было бы эти мелкие выгоды пожертвовать в пользу больших. Краков надо было считать потерянным. Костюшко, если бы имел указанный план действий, то должен был эту жертву без колебаний принести, а из Кракова все свои силы и средства вывести так, чтобы город, занятый неприятелем, представлял собой опустошенное с военной точки зрения место. Умеренный вождь хотел все защитить и сберечь, а это на войне невозможно. Желая уберечь Краков и воеводство, принял сражение. Шансы сражающихся не были равными, так как неприятель имел 26 тысяч человек и 136 орудий. Похоже, Костюшко думал, что будет иметь дело только с русскими, которые отдельно взятые, были слабее его, похоже, не знал о соединении русских с пруссаками. Это незнание свидетельствует о плохой польской разведке и дает плохую характеристику самому вождю, который не ориентировался на этой малой территории, не был в курсе движения вражеской армии. Факт этот подтверждает Зайончек. Подтверждают и другие. Например, Водзицкий в своих воспоминаниях говорит, что Костюшко не допускал мысли, что прусская армия может соединиться с русской. Однако вскоре через разведку Костюшко узнал о пруссаках и тогда отступил на позиции под Гебдзем и Ривкой. Отсюда следует вывод, что в конце концов командующий все таки знал, что будет иметь дело и с пруссаками. Если же командующий знал о пруссаках, то зачем принял бой под Щекоцином, зная, что шансы на победу были минимальными? Битва была проиграна. Потери составляли около 2000 человек и восемь пушек. С места сражения отступили упорядочено, не будучи преследованными. Если же можно было отступить упорядоченно, то не легче было бы обойтись вообще без сражения? Рапорты Игнатия Потоцкого убеждали, что Пруссия относительно восстания будет нейтральной. Это убедило Костюшку, что прусская армия из-под Жарновца не соединится с Денисовым. Мало имел прозорливости командующий, если в это поверил, тем более, что пруссаки упорно преследовали Мадалинского, шедшего из Пултуска в Краков, и нападали на посты повстанцев. В середине мая происходили постоянные стычки с пруссаками, а 18 мая генерал Фаврат напал на польский обоз в Скале, уничтожил его и двинулся бы на Краков, если бы не дальновидность командования. Эти факты доказывают, что пруссаки намеревались участвовать в битве под Щекоцином. Сражение это имело оборонительный характер без инициативы с польской стороны, что значительно усложняло ситуацию. Командующий позволил неприятелю перейти гати и мостки в протоке Пилицы около Голенёва, позволил дальше пруссакам и русским развернуть силы на возвышенности Пшибышева. А переправу ту мог бы удерживать даже небольшой отряд. Теряет Костюшко защищаемые воеводства и Краков, несет потери и только после этого напрасного инцидента идет на Варшаву. Эта проигранная битва значительно повлияла на уменьшение энтузиазма, вызванного Рацлавицами. И шел Костюшко к Варшаве очень медленно, ведя за собой прусского короля и Ферзена. Если бы из-под Полонца сразу пошел на Варшаву, мог бы занять такую позицию, чтобы защитить столицу от осады. Оборона Варшавы была великим событием. Делает честь и горожанам, и Костюшко, который почти два месяца не досыпал. В ночь с 5 на 6 сентября российско-прусская армия сняла осаду, но это не спасло восстание, поскольку неприятель не был побежден. Могло спасти другое. Когда неприятелькие войска сняли осаду, они разделили свои силы. Пруссаки с королем, сильно обескураженные, отступили в Келецкое и Краковское воеводства, а русские с Ферзеном пошли в верховья Вислы с намерением соединениться с Суворовым, который был еще далеко. Пруссаки наконец оставили нас в покое. Фридрих Вильгельм отправился в Берлин, а его армия расположенная около Копина на зимовку, должна была сражаться с повстанцами в Великой Польше и около границ Силезии. Однако оставалась российская армия. В тот момент она не являлась для нашей армии непобедимой. Российские силы, действующие против нас, были разделены огромными пространствами, имели затруднения из-за осенней распутицы. Ближайшим был Ферзен, который разбил свой лагерь под Козеницами для того, чтобы переправиться через Вислу и соединиться с другими российскими корпусами. Ферзен мог иметь около 16 тысяч солдат (из них около 7 тысяч кавалерии). Суворов с 11 тысячами и 16 орудиями шел на Брест-Литовск и был отделен припятскими болотами и беловежскими лесами от Дерфельдена, командовавшего там российским корпусом, который после захвата Вильно шел на Гродно. Для вождя с большим военным талантом не оставалось бы ничего иного как по отдельности разбивать российские корпуса, вначале Ферзена, потом иных. Каждый из тех трех корпусов не мог по отдельности нас победить, а все три вместе составляли силу, с которой нам было не справиться. Польские силы в тот момент доходили до 74 тысяч, среди них около 25 тысяч было слабовооруженных, но обученных повстанческих формирований. Однако, способных к сражению можно было выставить 50 тысяч. Но, на несчастье, и наши войска делились на ряд отдельных подразделений, далеко друг от друга находящихся. Главные корпуса сражались без всякой связи между собой. Костюшко для концентрации войск ничего не делает. Только разгром корпуса Сераковского под Крупчицами и Тересполем заставляет Костюшко действовать. Он отправляется в Гродно, а оттуда - против Ферзена, который успел уже переправиться через Вислу. Почему командующий допустил это? Почему не ударил по Ферзену до того, как тот успел переправиться через Вислу? Правда переправу должен был удерживать генерал Понинский, который, имея всего четыре тысячи войска, в то время, как Ферзен 16 тысяч, не мог и подумать об удачных действиях. Ферзен после переправы направился на Брест. Только сейчас Костюшко сориентировался, поняв, что должен разбить армию Ферзена. Против него необходимо было выставить 20-тысячную армию. Тем временем Костюшко двинулся с 10 тысячами, а корпус Понинского имел около 15 тысяч. К действиям против Ферзена был привлечен и деморализованный поражениями корпус Сераковского. Из Варшавы вышел отличный полк Дзялинских. Понинский должен был атаковать тылы и фланги Ферзена, но не сделал этого, что сильно подозрительно, хотя его предательство не доказано. Поэтому силы Костюшко уменьшились на 3500 человек. Пару тысяч из своей армии командующий должен был оставлять на постах, часть из них была измучена форсированными маршами. Поэтому в конце концов против Ферзена выступило восемь тысяч нашего войска. Так как ни один из корпусов, необходимых на своих местах, нельзя было двинуть. Оставалось взять силы из Варшавы, где стояло 25 тысяч войска.

   Использование 25-ти, а не восьми тысяч в битве под Мацеёвицами перевесило бы чашу в нашу пользу. Если Костюшко из Варшавы двинулся не с 25 тысячами, то поводом этому было опасение, что в лишенную войск столицу легко могли войти пруссаки. Опасение это было напрасным. Пруссаки и не думали воевать. Вторично в Варшаву можно было бы легко вернуть Понятовского, Каминского и Колышко из-под Бзуры. Домбровский сражался в Великой Польше и даже занял Быдгощ, победив Текели. Если бы даже пруссаки попробовали оккупировать столицу, была бы эта оккупация кратковременной, и ей бы препятствовало население столицы. Не понятно, почему Костюшко выступил против Ферзена с такими малыми силами, почему столько войска оставил в Варшаве, хотя знал, что бой с Ферзеном являлся боем, в котором решалась судьба восстания. Битва эта была, конечно, проиграна и вызвала третий раздел Польши. Может быть, Мацеёвицкая битва, даже выигранная, не стала бы решающей в защите Польши, однако от победы в ней зависела дальнейшая судьба восстания. Под Мацеёвицами легло три четверти нашей армии, ранен был и попал в плен сам Костюшко. Нужно признать, что хотя он и делал ошибки, хотя сражение проиграл, но вину свою окупил собственной кровью, а в истории его личность всегда будет идеалом польской чести и как солдата, и как гражданина. Поражение под Мацеёвицами стало непосредственным поводом третьего раздела Польши.

Юзеф Мацеёвский "От Пулаского до Пилсудского",
Варшава, 1935 г.

Перевод с польского Александра Ильина.